Прежде,
чем рассуждать на тему журналистики в нашей стране, необходимо понимать, что это
вообще такое — журналистика. Определений
этому термину огромное множество, но
наиболее авторитетные специалисты в
этой области сходятся в том, что ни в
античности, ни в средних веках, ни даже
в эпоху Возрождения журналистики не
было. Литература — да, но не журналистика.
Даже слова такого не было, он появилось
значительно позже, в XVII
веке
и происходило от слова "jour", что
означает "день". Журналистом, а по
французски — журналье, называли того
человека, который занимался чем-то
каждый день. Современное понятие возникло
лишь спустя столетие, вместе с новым
понятием - quatrième état или четвертая
власть. Но, для существования четвёртой
необходимы первые три. Произошло это
лишь после французской революции 1789
года, когда возникли настоящие
исполнительная, судебная и законодательная
власть.
Исходя
из вышеуказанного можно сделать вывод,
что в нашей стране журналистики никогда
не было. Ведь до сих пор нет реальных
трёх ветвей власти, независимых друг
от друга. Потому и четвёртой быть не
может по определению, лишь название.
До
февраля 1917 года власть была лишь одна
— царская. И все журналы, в которых
писали Пушкин, Лермонтов и Некрасов
слабо напоминали журналистику. Был
конечно «Колокол» Герцена, но выходил
он лишь дважды в месяц и после первого
же «ляпа» попал в немилость императора
Александра ІІ,
хотя ранее он даже иронизировал на её
счёт фразами вроде: «Скажите
Герцену, чтобы он не бранил меня, иначе
я не буду абонироваться на его газету».
Газету побаивались, но реалной власти
там не было.
Небольшое
окно наметилось между февралём и октябрём
1917 года, когда появились зачатки реальных
исполнительной, законодательной и
судебной властей, но с приходом новой
власти независимая журналистика вновь
канула в неизвестность. Несомненно,
многие скажут, что настоящей независимости
быть не может и каждый журналист зависит
хотя бы уж от человека, который принял
его на работу, если конечно не он сам
хозяин. Подобные проблемы есть всюду и
самый простой пример СNN, пока
он принадлежал Тёрнеру, канал был
образцом профессионализма, а после
смены руководства... Но
мы сейчас говорим о независимости
четвёртой власти от первых трёх.
Советская
журналистика к настоящей журналистике
не имела никакого отношения. Чистой
воды пропаганда, в которой журналиста
называли солдатом идеологического
фронта (кстати, не находите схожеть
картины с нынешним временем?). А солдат
обязан подчиняться приказам начальства
и потому уверенно продвигал в массы
правило четырёх «п»: продвигать политику
партии и правительства. Соответственно
четвёртой власти не могло быть по
определению. Союз журналистов конечно
был, а вот журналистики не было. Появляться
она начала лишь с приходом Михаила
Сергеевича Горбачёва и его сподвижника
Яковлева, вместе с термином «гласность».
Помните рассказ Марка Твена «Журналистика
в Теннеси»? Так вот было очень похоже
и, кстати, сейчас ситуация повторяется.
Вместе
с гласностью пришла повальная мода на
информацию. Стояли огромные очереди за
газетами и журналами, пустели улицы во
время показа некоторых программ на
телевидении. Длилось это недолго, хотя
в отличии от соседней России, в нашей
стране это приняло несколько иную
окраску, вот только психология изменилась
не сильно.
Известнейший
профессор журналистики из США, Фред
Френдли на своих лекциях в Колумбийской
школе журналистики говорил: "Коллеги,
вот вам задача: вы берете интервью у
министра обороны США, сидите у него в
кабинете и тут раздаётся звонок. Он
поднимает трубку: "Ага, спасибо, да".
Вешает трубку и говорит: "Извините,
я выйду буквально на 3 минуты. Сейчас
вернусь". И уходит. Вы смотрите, что
у него на письменном столе, правда же?
Вы ведь журналисты. И вы видите, что
лежит бумажка – кверху ногами. Но вы
ведь умеете читать кверху ногами, вы
ведь журналисты. И замечаете, что там
написано: "Совершенно секретно".
Из этой бумаги выходит, что ваша страна,
намерена объявить войну другой стране
через 10 дней. Он возвращается. Ваши
действия? Что вы сделаете с этой
информацией? Даю минуту на размышление".
Для
американских журналистов минуты не
требовалось. Через 30 секунд все сказали:
"Мы готовы". Он говорит: "У
вас есть единое мнение?" – "Да,
есть. Мы сделаем все возможное, чтобы
эта информация стала публичной. Это наш
долг". Долг журналиста есть только
перед его аудиторией – не перед
президентом страны, не перед правительством,
не перед хозяином. Его долг перед теми
людьми, которые его читают, слушают и
смотрят, – дать им максимум информации.
Эта информация касается их напрямую.
Это их детей, мужей, братьев отправят
на войну. Они обязаны это сделать. Удастся
ли, это вопрос другой. Могут не дать. Но
постараться обязаны.
Ответы
наших журналистов очень напоминали
ответы российских и кардинально
отличались от ответов американцев.
Естественно
они были разные, но по смыслу были близки:
"Это ведь не патриотично, если я
расскажу об этом". Почему не говорят?
Причин много и главная из них, единственная
к которой не возникает вопросов — страх.
Могут уволить, посадить, вывезти в
лесопосадку, да многое, что могут. Но
тем не менее, факт на лицо - американцы
говорят чаще, культура журналистики
старше. А ведь журналист, как и врач, не
должен иметь пола, гражданства и
политических пристрастий. Патриотизм
для него — показать, где плохо. Больше
некому. Разве слышит наша власть рядовых
граждан? Чётвёртая власть не может
изменить, но она может проинформировать,
обратить внимание всех и главное внимание
властей, на то, что не в порядке. Она
обязана это делать.
Существуют
определённые принципы: говорить правду,
успешно бороться с собственными
симпатиями и антипатиями и быть
объективным. По крайней мере стараться
таковым быть.
В
Украине это проблематично, потому что
четвёртой власти нет. Есть исполнительная
власть, есть весьма неоднозначная
законодательная и абсолютно зависимая
судебная. И у нас все журналисты
оказываются борцами: одни всегда
поддерживают власть, другие критикуют,
чтобы она не делала, да ещё и используя эпитеты,
которые более уместны в суровых гаражных
условиях, а третьи выполняют волю
руководителей, перебегая из одного
лагеря в другой в зависимости от
политической конъюнктуры. А ведь
журналист, чем-то напоминает врача,
который должен спасать жизнь независимо
от того, нравится ему этот человек или
нет. Он не может сказать: «Это мне
нравится, а это нет, это я напишу, а это
нет». Он должен думать только о том,
чтобы донести информацию.
Потому
журналистика у нас немного корявенькая и требующая очень критического отношения.
И власть тоже. И демократия с каким-то
восточным оттенком, где «прав только
тот, кто побеждает».
Наша
страна всё-таки неоднородна, и если
Львов ощутил на себе особенности эпохи
Возрождения будучи в составе Речи
Посполитой, то юго-восточная Украина и
центр нет, спасибо Татаро-монгольскому
игу. Последняя всегда жила в
закрытой стране, безумно любящей волю, но плохо понимающей, что это на самом
деле. Европе и Америке понадобилось
двести лет для того, чтобы понять и
принять демократию, а наша страна живёт
в этих условиях лишь последние годы. И потому прогресс нашей журналистики можно было
бы расценивать, как феноменальный, если
бы не политическая нестабильность с
искусственным нагнетанием нездорового
журналистского патриотизма и олигархическая
модель экономики, столь мешающие быть
независимым и объективным.
Но
надежда есть, главное сделать правильные
выводы и понять, что основа всех наших
проблем лежит в нас самих.